Если человек и впрямь занят, то его тяжкая мыслительная деятельность непременно выражается на его лице и в позе, в поведении и в том, что он говорит и делает. По правде говоря, в данный конкретный момент Шистов только делал вид крайней занятости, но уж никак таковым не являлся. Сидя в широком кожаном кресле у высокого дубового стола он уже около 20 минут пытался понять содержимое отчетов за месяц, но цифры подозрительно расползались и разбегались создавая иллюзия полной отстраненности от этого мира. По правде говоря, в этот прохладный сентябрьский денек Шистову просто не хотелось совершенно ничем заниматься. Ну вот совершенно не хотелось.
Обычно настраиваясь на «Боевой» лад он всегда начинал активно работать, инициативно кого-то вызванивать, бегать, что-то делать, кого-то ругать, что-то узнавать и под конец дня уставший и злой возвращался домой, скорее всего, с каким ни будь любовником. На этот раз настроение изначально было слишком хорошим чтобы портить его всей этой суетой и поляк флегматично размешивал ложечкой горячий шоколад, приготовленный по специальному рецепту Баббет и «Думал о высоком» - как он любил говорить каждый раз как в его голову забредали приятные мыслишки, чаще всего, наполненные образами прекрасных обнаженных юнцов, нежных картин и тому подобной интимности.
Тишину и прохладу его кабинета нарушили сперва ритмичные но легкие шаги с тихим гулом тонких каблучков маленьких туфель, а после, и гулкий звук резко открывающейся двери. И вот, один из представителей тем самых нежных грез кой часто выступал в них в главной роли стоял прямо на пороге, злой, весь всполошенный как бойкий воробей и крайне чем-то недовольный.
Шистов откровенно наслаждался картиной развалившись в кресле и блаженно улыбаясь, со съехавшими на нос очками. Нежные изгибы юного тела, меловые щеки и колючий взгляд. Чертов мальчишка всем своим видом так и говорил «Возьми, принуди, накажи, сломай».
Оу… кажется эта райская птичка еще и поет, да как поет! Не оторваться! Гневно, отрывисто, резко. Понять бы еще, чем недовольна?
Шистов улыбнулся, кажется, еще повольней и сложив руки на животе в замок тактично поинтересовался:
- К чему столько шума, мой мальчик? Быть может, прежде чем кричать и ругаться, присядешь? Поговорим в спокойной обстановки, я попрошу Баббет сделать тебе чай, или что ты там любишь.
Поля медленно поднялся изящно пройдясь возле мальчишки и прикрыв дверь. Выражение лица у него было настолько довольное, что он походил на наевшегося сметаной кота.
- Присаживайся, Наоки, не стесняйся. Я внимательно случаю, что стряслось?
Мужчина указал на диван едва касаясь плеча мальчика и глядя лукаво и снисходительно из бод тонких стекол дорогих очков

Шистов с умилением наблюдал за изменениями на лице Наоки, отмечая что в гневе мальчик нравится ему куда больше. Пальцы его неторопливо бегали вдоль мундштука на столе, а взгляд блуждал по тонкой фигурке. Поляк был более чем приятно удивлен. Теперь кроме скучной аппатичности и тихой ненависти он Накои можно было дождаться и приступов ярости и гнева, а подобное сопротивление было ломать особенно приятно, как ломает отъявленный садюга тончайшее крыло бабочки. Медленно и со вкусом разрывая тонкие соденительные ткани. 
В  тот момент когда Шу хотел добавить еще что-то не менее язвительное Наоки  поступил очень опроменчиво, за что, Шуберт мог не сомневаться, пожалел бы еще много много раз, и кринув что-то в своей манере поспешил выйти вон. Впрочем, после устроенного барадака Шистов сильно  сомневался что мальчик в скором времени куда-то денеться. За два шага приодалев расстояние от стола до двери он подхватил мальчишку рукой за талию и щелкнул дверной замок железным ключом. Затем, одним резким движением толкнул того на низкую кушетку. В глазах Шистова теперь плясали огоньки гнева и жестокости. Не то, чтобы он сильно переживал за испорченные отчеты и ковер чернилами, или за разбитые часы. Куда больше его взбесил сам факт того, что этот маленький засранец позволил себе нечто подобное. Более того, еще посмел ему перечить. А ведь Шу стралася быть вежливым и осторожным.
- Только что, мальчик мой, ты совершил серъезню ошибку.
В его тоне появились ледяные нотки. Поляк больше не улыбался а только ходил чуть вздернув высокомерно подбородок вокруг кушетки как голодная акула приметевшая жертву. Взгляд его блуждали по лицу мальчика прожигая насквозь. Лед. В его взгляде былт лед.
- Мало того, что ворвался в мой кабинет без разрешения, мало того, что проигнорировал мой вопрос, так еще и посмел наводить тут дебош! Разве родители не научили тебя воспитанию, Наоки?
Поляк опустился на одно колено на кушетку наклоняясь ближе к лицу мальчика, пальцы его впились в хрупкие плечи прижимая японца все ближе и ближе к кушетке и в то-же время сам мжчина наклонялся все ближе и ближе глядя теперь прямо в глаза японцу и шепча в приоткрытые губы.
- Ну чтож, нам предстоит исправить эту ошибку, Наоки. Сперва мы научимся с тобой прилежанию.
Поляк резко отстранился и прошевствовал к шкафу. Не меньше минуты он провозился с ним и теперь ув его руках был очаровательный костюмчик горничной с  коротенькой юбочкой и чулочками в рюшечки. Поляк легко швырнул его в мальчишку.
- Переодевайся мой хороший. Я уверен: тебе подойдет.
В голосе его звучала издевка и откровенное высмеивание а фантазия уже рисовала японца в столь  чудном амплуа.
- В противном случае, Наоки, я сделаю с тобой то, чего мне так хотелось на этом чертовом чердаке, и даю тебе слово…
Шуберт улыбнулся едко, щурясь под стеклами очков.
- Сидеть, мальчик мой, после, ты не сможешь еще парум недель как минимум.

-О...
Шистов рассмеялся скептично взглянув из за плеча на мальчишку. Более, поляк мог поклястья, он его щадить не будет. Надоело. Стараться и пыжиться перед этим самодовольным мальчишкой, и получать взамен лишь презрение и ненависть? Пусть тогда ненавидит дальше. Лед все равно не тронется пока Шу не предприймет радикальные меры.
- Значит, убъешь?
Шуберт усмехнулся, и, достав из шкава бутылку виски и стакан плеснул себе, присел на краешек слова и чуть склонил голову.
- Прежде чем я исполню обещанное, я расскажу тебе ЧТО с тобой будет если ты меня "убъеш", м? Или хотя-бы ранишь.
Я важный челове в этом городе Нао-кун. На мне держиться треть местного бизнесса, я распологаю неограниченными финансами. Или ты думаешь я тут тебе шуточки шучу? Если меня вдруг резко не станет, а поверь мне, как бы много не было недображилателей к домам, в этом городе среди элиты я важная пешка, все рухнет. Все не удержиться. Ведь город не сможет стоять на двух балках, ведь так? А какие слухи поползут по аристократии? Предположим, ты воплотишь свои угрозы, и что? За дверью стоит охранник с лысой черепушкой и только услышав что-то лишнее он немедленно прийдет прежде чем ты успеешь что-то предпринять. И тебе повезет если я не буду после настолько зол, что совершу нечто необдуманное.
Шуберт на секунду застыл, и с его губ сползла привычная улыбка. Возможно теперь он стал немного сенръезней.
- да, ты дорог мне, мой мальчик. Я бы даже мог сказать что люблю тебя, если бы только ты и все окружающие меня люди могли верить что "Такая поганая сволочь как я может любит". Но всякому терпению есть предел, и, если ты совершишь что то что заставит меня тебя ненавидить, или, разачарует меня в тебе, я без промедления отдам тебя в какой нибудь местный бордель или перепродам, и там уж через годок твоей работы, тебя, униженного и подвергнутого разнообразного вида грязи, просто убъют. Вот и все. Тоже ждет тебя если я погибну, и всех моих наложников, коих у меня немало и которых я холю и лелею, впрочем не так, конечно, как тебя. Так что бросаясь такими словами, чьи судьбы ты сейчас решаешь? В главное - решаешь ли свою? Забудь обычные правила, которы действуют вне Сето. Если ты попал в Сето, то у тебя не выбора. Суд уже подкуплен, ты уже продан, тут разрешено рабовладельчество и никто не докажет что я преобрел тебя на неравных правах. Ты -товар мой мальчик. В этом городе на все есть цена. Ели вдруг когда-то я потеряю свой статус и деньги, в чем я, впрочем ,сильно сомневаюсь, то и я стану товаром, таким-же как и ты. Разница лишь в том, что на тебя уже нашелся покупатель, а на меня - пока нет.
Закончив эту свою столь продолжительную триаду мужчина осушил стакан до дна и облизнулся вновь лукаво улыбнувшись и прищурившись.
- Ну что, не передумал меня "Убивать"?
В два шага Шуберт приодалел расстояние между ним и Наоки и подхватив того под талию приподнял над полом кусая за осторожное ушко и горяче шепча в него.
- Быть может таки согласишься на мои условия, мальчик? Мне совсем не хотелось бы чтобы наш первый раз был грубым и жестоким, а сейчас ты очень на это претендуешь.

- А что есть любовь, мальчик? Вечное чувство? Привязанность? Когда готов отдать жизнь за того, кого любишь? Что ты понимаешь под этим словом и можешь ли судить о том, что я чувствую к тебе?
Чувствуя подступающий хмель выпитого виски Шистов равнодушно усмехнулся. Наоки был настолько несуразен и неубедителен, настолько слаб и наивен, что не мог воплотить свои даже самые отчаянные угрозы. Запутался. Просто ребенок. Ему все это кажется глупым случаем, не более, неприятностью.
А это- образ жизни, мальчик. Пора бы уже это понять.
- Чего не сделал? Наоки, знаешь и ты, что значит любить без взаимности и хотеть без ответа? Тебе никогда не приходилось так любить кого-то, и не получать ничего взамен, что ты готов убить его от безысходности, и себя следом, лишь бы этот кто-то не достался никому более, лишь бы, подобно простой продажной шлюхе, не дарить это чувство кому-то другому?
Поляк говорил четко, резко, жестоко, выдыхая слова. Пальцами уже давно сковав в железную хватку тонкие запястья. Он не медлил. Это было бы слишком банально и скучно. Знакомы движением перехватил оба запястья в одной руку, разводя коленом тонкие ноги расстегнул ловкими пальцами второй ширинку мальчика и одним резким движением стащил с узких бедер брюки, услышав даже треск ткани под его напором. Кажется, на джинсах мальчишки разошелся шов. Не столь важно. Теперь эта неактуальная деталь одежды вместе в нижним бельем лежала на полу,  а Шу касался жемчужной кожи худеньких ножек, все шире разводя из коленями и прижимая  Наоки к кушетке.
- Наоки, ты никогда не думал, почему из тысячи мальчишек подростков, художников, брюнетов, японцев, ничем не хуже тебя, не глупее, не менее симпатичных, даже порой не менее талантливых, почему имея подобная разнообразие мой выбор пал непременно на тебя?
Пальцы скользнули по бледной коленке дальше, вдоль нежной кожи внутренней стороны бедер, к основанию изящных ног. Пальцы сомкнулись на еще только твердеющей плоти.
Не ругай себя, Нао-кун. Это всего лишь реакция организма.
- Быть может это и есть моя любовь, Мальчик? Ты не задумывался о том, что любовь – это не приторный сироп высосанный из дешевых детективчиков и шекспировских пьес? Ведь в любви, как и в сексе, непременно находится тот, кто любит, и тот, кто позваляет, или вынужден позволять себя любить. Один непременно должен быть «жертвой» и жертвовать чем-то ради другого, отдавать часть себя взамен на люовь. Видишь. Даже тут действуют законы рынка. Говорят что любовь нельзя купить…
Шистов усмехнулся, глядя мальчику прямо в глаза, и ловя губами его рваное дыхание.
- Но я купил твою любовь мальчик, потому что ты никогда и никого не сможешь любить по-другому, и никто и никогда не будет занимать твои мысли также, как занимаю сейчас я. Можешь кричать что ненавидишь меня. Это даже льстит. Ведь ненависть – не тупое безразличие. Это чувство такое же яркое и горящее как любвь, а, следовательно, находится с ним на одной полке в твоем сердце. Смирись, Наоки. Все это время, пока мы расстались с тобой, не проходило ни дня, чтобы ты не вспомнил «Мерзкого извращенца Шистова» и….
Шуберт выдержал паузу, нырнув пальцами под нежные ягодицы, касаясь упругих, плотно сжатых мышц ануса.
- … И пряча эмоции за дельным отвращением ты с трепетом внимал очередной встрече. Можешь кричать что это не так, но это та правда которую я для себя принял.
Тонкие прохладные пальцы настойчиво протолкнулись вглубь преодолевая сопротивление мышц. Шистов почти в голос застонал от такого долгожданного момента «обладания»

- Любовь? Это всего лишь выброс гормона в кровь, мальчик. Это натурально производимый организмом человека наркотик, создающий иллюзию счастья и повергающий, после, в глубокое апатичное разочарование, сродни ломке. А наркотик в наше время продается на каждом углу, также как и секс, а это, мальчик мой – два главных ее составляющих. Этой твоей любви, а, следовательно, даже ее можно купить.
Шистов отпустил тонкие запястья почувствовав, что мальчишка больше не сопротивляется.
Сдался? Так быстро?
Поляк был даже немного удивлен. Это было непохоже на бойкого и упрямого Наоки которого он знал несколько лет назад. Совсем не похоже. Тот бы сопротивлялся до последнего, и, ни в коем случае не упустил бы возможности плюнуть ему в рожу или пнуть коленкой. Даже грустно как-то.
- Неужто я так быстро сломал тебя, caro?
Голос мужчині звучал немного озадаченно.Чуть склонив голову вниз поляк почувтвова  щекой горячий лоб мальчика, а губам – соленые слезы на го щеках. Шистов вздрогнул отпуская Наоки из плена своих пальцев, и осторожно притянув его к себе поближе за изящьную талию прижался губами к его лбу.
Горячий. Очень горячий.
- Да у тебя темпиратура, глупый мальчишка! Так и знал что ты и не предпринемал попыток лечиться с тех пор как промок.
Шуберт возмущенно выдохнул, и, опустив ресницы и преодолевая минутное разочарование, отстранился.
И никакой тебе половой жизни при таких раскладах!
Теперь он уже взглнул на мальчика с другой стороны. Наоки был болен и слаб, и, какой-бы сволочью не был Шу, провести ночь с бревнышком ему не хотелось, и уж тем более с больным бревнышком. Осорожно притянув к себе мальчишку снова он положил руку на его затылок, прижимая лохматую голову к своей груди, и осторожно погладил по щеке.
- Ну чего ты у меня такой глупый, а, Нао-кун? Ладно меня не любишь, ну ты бы хоть себя любил, раз уж ты у нас такой приверженец традиционных интимных отношений и прочей лабуды.
Шу осторожо расстегнул несколько пуговиц его рубашки касаясь пальцам жемчужной кожи, но вовремя одернул себя, и, подхватив мальчишу под коленки и за плечи, поднял с кушетки, и шумно дыша, перенес на низенький пухленький диванчик в середине его кабинета. На полу все еще валялись отчеты и пострадавшие предметы гардероба японца, но, в прнципе,это сейчас не имело никакого значения. Поляк раздобыл где-то махровую простынь и накинул ее на худенькое бездвижно возлежщие на диване тельце. Не то чтобы она сильно согревала или спасала от простуды, но зато отлично срывала обнаженные ножки и ягодицы мальчика, тем самым помогая поляку направить мысли в нужное русло, которые, ксатати, совсем не хотели в него направляться.
Поляк позвонил на первый этаж, и велел Бабет принести горячего чаю и чего нибудь жаропонижающего. После, опустился рядом с Наоки присев у его ног на диван, и, склонив голову, с меланхоличным настроением закурил. Впрочем, своих своенравных домогательств он не оставил, и тепрь, нырнув рукой под одеяло, осторожно гладил пальцами худенькую лодыжку мальчика  глядя на него из под веера ресниц.
- Вот видишь, Наоки, на какие жертвы я иду ради любви к тебе. И в нашей ситуации стоит еще поспорить кому мучительнее: мне, человеку с невзаимной любовью и вечным половым неудовлетворением, или тебе, мальчик.
Поляк цинично усмехнулся откидываясь на спинку дивана и струшивая пепел прямо а журнальный столик.
- Да, я не пущу тебя мальчик. Теперь уже точно – нзачто и никогда. И пусть я чертов собственник, извращенец и и вообще чекнутый дядька, но когжа я ставлю перед собой цель, когда я искренне чего-то хчу, я прикладываю все усилия чтобы получить это. Пусть я не скоро дождусь твоих чувств, но твое тело уже пренадлежит мне, хоть старая стерва совесть не позволяет в полной мере мне насладиться этим фактом, а это, друг мой, уже немало.

- Мне какое дело? Да самое прямое. Ты - моя собственность. Не люблю когда моя собственность по той или иной причине портится.
Шистов задумчиво покусал фильтр сигареты и выбросил ее в пепельницу. Увидев выражение лица Наоки он только чуть улыбнулся закидыая ногу на ногу.
- Это тебе так кажется. А может хватит уже тебе, Нао-кун? Ты до сих пор веритшь в эти глупые сказки навязанные тебе учителем права в школе? О том что ты независим и неприкосновенен и имеешь права и свободы?
Поляк прыснул, поднимаясь с кресла, и, пройдясь по комнате, остановился напротив мальчика.
- Тот факт, что ты цел и невредим пока, это лишь моя прихоть. Пойми, заменить тебя кем-то другим я не могу, хотя-бы потому, что хочу именно тебя и никого другого.  Не надо пожалуйста смотореть на меня с таким видом, будто я отобрал у тебя лединец, Мальчик. За тебя уже все решили. Радуйся что тебе попался такой сговорчивый и терпеливый хозяин как я. Другой, поверь мне, не церемонился бы с тобой как с сахарной барышней. Ты, между прочим, несколькои минут назад разлил чернила на ковер, который стоит как двухкомнатная квартира. Тебе не стыдно?
Шуберт усмехнулся сжимая пальцами тонкий подбородок и поднимая блиное личико к себе. Его посетила мысль, что вся эта затея изначально была безсмысленной. Чувства, которые он испытывал к Наоки были совершенно иными, нежели он мог себе позволить. Как бы он не обманывал себя и других, любовь для него была чувством провальным, и до сих пор Шу держался только на своем собственном и универсальном упрямстве.
Притянув к себе японца он зарылся носом в его мягкие волосы и погладил по напряженной спине.
- Тебе не надоело быть несчастным, а, Нао кун? Как говориться: Если не можешь изменить ситуацию, научись к ней по другому относиться. А изменить ситуацию, поверь мне, ты сейчас не сможешь точно, как бы тебе этого не хотелось.  Тогда может посмотришь на все это с другой стороны? Я искал тебя долго и нудно. Я тихо грезил встречей. Я готов был поклясться что если будет надо, отдам все свое состояние чтобы быть с тобой рядом. И даже получив от тебя отказ, и еще раз и еще, я все равно не перестаю добиваться. Если надо я буду терпеть. Столько, сколько надо. Только не давай мне повода сердиться на тебя,  caro. Давай начнем хотя-бы с этого?
Шуберт опустился перед  японцем на одно колено. Сейчас мальчишка казался ему особенно маленьким и хрупким и едва привышал его в росте более чем на голову. Осторожно сжав пальцами узкие ладошки мальчика, Шу едва коснулся нубами жемчужной щеки, и, поднявшись, стал собирать разбросаные бумаги.
- Возвращайся в свою комнату, Наоки, и попроси Бабетт сделать тебе чай.